abaslafecris

Намедни одна знакомая спросила, стоит ли посмотреть фильм «Мечтатели» (Dreamers) Бертолуччи, или он слишком «загрузный», слишком «утончённый».

Я ответил, что, пожалуй, не слишком — но и не того сорта, чтобы рекомендовать к просмотру людям, которые боятся «загрузиться».

При этом мне вспомнилось, как виконт Алексей Артёмович писал по этому фильму сочинение, где-то лет в шестнадцать.

Нет, его, конечно, не задавали к просмотру — выбор был вольный. Ну Лёшка и выбрал. Учительница же, как выяснилось, прежде его не видела — поэтому смогла в полной мере оценить бережность Лёшкиной подводки к сути.

Она мне потом показала этот увраж — чтоб и я мог заценить.

Не так давно всплыла в разговоре тема пресловутой «новой хронологии» от господина Фоменко (и Носовского), и я, удержавшись от лексики повышенной экспрессивности, признался, что знакомство с их трудами имел не очень глубокое, где-то в начале нулевых, но мне хватило, «чтобы не тратить больше времени на эту херню».

Мой собеседник (не фрик, но он любит конспирологические теории как экзерсисы для ума, не слишком-то даже заботясь их достоверностью) заметил, что «с тех пор они здорово продвинулись и развили свою теорию».

«Мои поздравления», - ответил я, давая понять, что не заинтересован в дискуссии.

Честно, я действительно читал только одну их книжку, и не слишком далеко.

Конкретно тот увраж посвящён был «исправлению» истории России, и я узнал, что, оказывается, «монгол» - это сродни греческому слову «мегалион», то есть «великий», а «еврей» - это «иерей», то есть «священнослужитель», и, хотя сердце моё обливалось кровью, а глаза ел филологический испанский стыд, я готов был не цепляться к авторам, признав, что они, очевидно, и не претендуют на какую-либо компетентность в лингвистике и на знание хоть каких-то языков кроме родного в его современном виде.

Но потом я дошёл до пассажа, где приводилась европейская географическая карта начала восемнадцатого столетия, и обращалось внимание, что область Кубани на ней помечена как «татары».

Однако, говорили авторы, мы все знаем, что на Кубани живут казаки.

Так значит, делался вывод, казаки и татары — это одно и то же, что и требовалось доказать.

Помню, в школе, ещё в весьма такой средней школе, классе в пятом, учительница так нам объясняла происхождение слова «немец».

«Когда наши предки впервые столкнулись с германцами, то, не понимая их языка, считали, что те — просто мычат, как немые. Вот и стали называть их «немцами».

Чуть позже я узнал, что это — не «народная лингвистика», а, в общем-то, вполне официальная теория появления словесной пары «немцы — славяне», вроде бы доминирующая в науке до сих пор.

Давеча я затронул тему «надобности» высшего образования, особенно гуманитарного, особенно филологического, и выразил недоумение от того, что ему себя подвергают люди, которые, очевидно, не так уж любят читать книжки — так чего себя мучают, зачем тратят время? Могли бы чем-то куда более приятным для себя и продуктивным заняться.

Но сам я, чего не скрываю, чего и не стесняюсь, всё же тусил некоторое время на филфаке и не считаю это время «потерянным».

Да не, это было прикольно — но, видимо, потому, что я-то как раз люблю книжки.

И тут говорят: «Но чтобы полюбить книжки — нужно понимать, о чём они, нужно знать тонкие культурные нюансы, а для этого — надо слушаться профессоров».

Мне же вспоминается восьмой, кажется, класс школы — когда проходили Онегина.

Как-то я назвал братьев Стругацких «могильщиками коммунизма».

Вероятно, узнай они об этом — возмутились бы.

Что ж, я уверен, что они меньше всего хотели выступать «могильщиками коммунизма».

Но это не отменяет факта: именно они, и им подобные, прихлопнули самое идею светлого коммунистического будущего — меньше всего желая это сделать.

И я не имею в виду поздних Страгацких, уровня «Града обречённого», где сквозит явное переосмысление романтических представлений юности и понятное разочарование.

Ну да в то-то время — уж и секретари ЦК, бывало, разочаровывались в романтических представлениях юности и хлопали партбилетом об стол.

Но я имею в виду Стругацких той поры, когда, очевидно, они сами вполне искренне верили в «светлое коммунистическое будущее» и вполне добросовестно, и притом талантливо старались его описать.